– Ты так странно смотришь на меня. Будто съесть глазами хочешь. Я же жива, видишь? Совсем скоро встану на ноги и побегу снова встревать в неприятности. Проблемы, видимо, родились вперёд меня, правда? – Она улыбнулась и постаралась повернуться к нему всем телом, но лишь скривилась от острой боли, пронзившей изувеченное тело, и М-21 показалось, будто его лёгкие пронзил раскалённый добела ржавый штырь.

– Я сейчас, – сдавленно пробормотал он и подскочил, чтобы помочь ей лечь поудобнее. – Тебе лучше не двигаться некоторое время.

Заметив беспокойство, исказившее его лицо, Юна постаралась беззаботно помахать рукой и заверить, что с ней всё в порядке, хоть это и выглядело жалкой попыткой отречься от действительности.

Потому что ничего. Не было. В порядке.

И М-21 всё никак не мог собраться с духом, чтобы сказать ей об этом. Он просто жадно всматривался в её лицо и старался поймать те последние сладкие мгновения их близости, потому что совсем скоро – наверное, даже этим вечером – сказка перестанет существовать и будни вновь наполнятся серой неудобоваримой действительностью, от которой М-21 в своё время до спазмов в горле тошнило.

Оставалось только поставить в известность Юну, хоть М-21 и был абсолютно уверен в том, что ей эта идея не понравится, но лгать он попросту не смог бы. Как не смог бы и не попрощаться с ней, не смог бы не обнять в последний раз, не смог бы не поцеловать… И для всего этого нужна была сила, которой у М-21 не было. И занять её тоже было не у кого. Следовало просто набрать побольше воздуха в лёгкие, как перед затяжным погружением, и произнести это. Сообщить Юне о том, что они решили вновь стереть ей память: заставить забыть о том, что было в те времена, когда М-21 и М-24 промышляли похищениями, чтобы повеселиться; забыть о том, как она всё вспомнила в один не самый прекрасный момент, и о том, как пришла к М-21 затем, чтобы выяснить правду.

Это был самый ужасный и самый прекрасный момент в его жизни, который он сам одновременно хотел и забыть, и помнить до конца своих дней: впервые кто-то, плача то ли от страха, то ли от волнения, дрожащим голосом заверил его в том, что принимает его таким, каков он есть, то есть со всем его безрадостным прошлым и настоящим, со всей болью и неприятностями, со всеми изъянами и недостатками – со всем ним целиком без исключений или поблажек, даже несмотря на ту боль, которую он причинил ей и её друзьям. Юна стала первым человеком, который простил все его прегрешения, и это для М-21 стало сродни исповеди закоренелого демона перед чистейшим ангелом… Хотя, в общем-то, так оно и было.

И теперь ей предстояло забыть то, о чём он сам будет помнить до скончания веков. Каждый раз, глядя на неё, каждую минуту, закрывая глаза. Он будет помнить всё и не иметь возможности разделить это всё с тем единственным, кто однажды уже согласился на это.

Неужели всё именно так и закончится? И где же, мать её, потерялась вселенская справедливость, когда она так необходима?!