И М-21, вряд ли отдавая себе отчёт, тоже внезапно подставил ладонь под падающий снег ощущая себя при этом последним идиотом. Он мог бы этого не делать, мог бы попрощаться и спешно догнать Тао и Такео, чтобы спрятаться от неё и её взгляда, но вместо этого он почему-то стоял дурак-дураком и мысленно проговаривал только одно: «Хочу, чтобы она была счастлива, очень счастлива, счастливее всех» – на данном этапе это было его единственное желание. Наверное, таким образом он пытался у самого себя заслужить прощение для себя же, но в большей степени он и вправду желал этой совсем юной мечтательной девушке самого настоящего счастливого счастья.

– Аджосси, смотрите! – Голос Юны вырвал М-21 из круговорота хмурых мыслей и заставил глянуть на успевшую покрыться капельками ладонь, в центре которой, сверкая в свете фонаря, каким-то непостижимом образом образовалась маленькая изящная снежинка. – У вас получилось! Вы загадали желание?

Сжав от неожиданности пальцы, М-21 отступил на шаг и обескураженно поджал губы, мысленно ругая себя за глупые детские фантазии. Ну надо же, поддался сиюминутному порыву и даже, кажется, почти поверил в иллюзии о сказке. Всё-таки он не настолько человек, чтобы участвовать в подобном, и уж точно не мечтательный ребёнок, чтобы надеяться на чудо. В конце концов, события, происходящие в жизни, вряд ли подчинялись каким-то снежинкам, которые через пару месяцев, а то и недель, превратятся в грязь под ногами. Вот уж и вправду мечты и желания, особенно в его случае.

– Теперь ваше желание обязательно сбудется, – не замечая его отнюдь не радостного лица, произнесла Юна и, вежливо попрощавшись, скрылась за тем же поворотом, из-за которого спустя несколько мгновений показались Тао и Такео, обнаружившие, наконец, что их товарищ домой отчего-то не собирается.

Мог ли тогда М-21 предположить, что его желание, такое сильное и честное, внезапно сбудется, причём подобным образом? Вряд ли. Хотя он точно знал, что ни единого мгновения с того самого дня, когда Юна рассказала ему про снежинки и их магию, не хотел бы прожить иначе. Всё-таки и тогда, и сейчас счастье Юны, её искренняя улыбка и чистый смех были для него важнее всех наград. В первую очередь потому, что он мог погреться в лучах её тепла, даже если находился далеко, ведь у Юны была одна замечательная особенность – она могла «обнять» своим светом всех, включая тех, до кого не дотягивалась руками. И за это М-21 был ей признателен.

Но в один из самых грёбаных дней, когда концентрированность отчаяния достигнет своей критической отметки, превращая все мысли в голове и чувства в таком неспокойном модифицированном сердце в сплошное ничто, прикрытое апатией, раздастся один звонок в дверь, и М-21 поймёт, что он не один верил в тот вечер в волшебство. И желал кому-то такому далёкому и близкому одновременно самого настоящего, самого счастливого в мире счастья.