Опешив от этого заявления, М-21 сперва практически врос
ногами в пол, генерируя за одну наносекунду тонны предположений о том, что
могло случиться с Юной [вернее, что он успел натворить за это время], чтобы она
пришла лично именно в тот момент, когда все ушли. Но через пару мгновений пришёл
в себя и посторонился, пропуская Юну внутрь, хотя и сомневался, что юной
девушке следовало бы находиться с взрослым мужчиной наедине в пустом доме. Хотя
раз уж она не испугалась подобной перспективы, то это могло означать, что
ничего особенно страшного не случилось. Во всяком случае, М-21 очень на это
надеялся.
Проводив гостью в гостиную и усадив на один из диванов, М-21
спешно удалился на кухню, чтобы приготовить чай и поразмыслить над возникшей
ситуацией. С одной стороны память не подсовывала никаких казусов, особенно с
тех пор как дети закончили школу и продолжили обучение в университете, но с
другой… навязчивый червячок подтачивал уверенность в собственной невиновности и
напоминал, что один непростительный грешок за ним всё-таки водится. И это было самым
логичным предположением среди вороха абсолютно нелогичных, хоть и казалось
чем-то из ряда вон выходящим.
«Но не могла же она всё вспомнить, в конце концов, – дёрнув
плечом и расставив чашки на подносе, подумал М-21. – Действие методов
Франкенштейна вряд ли имеет срок годности, да и он сам говорил, что память
детей о тех событиях может вернуть только чудо. Наверняка причина в другом… но
в чём же?» 
Сокрушённо вздохнув и посетовав на то, что именно сегодня
Тао вдруг захотелось посетить чёртов океанариум, М-21 развернулся было, чтобы
вернуться в гостиную, но внезапно наткнулся на стоящую за его спиной Юну и от
неожиданности выронил поднос. Именно от неожиданности, потому что бояться он
разучился слишком давно, чтобы вспоминать это снова.
Всё то мгновение, что падал поднос, М-21 смотрел в её
решительные глаза, и лишь когда чашечки, жалобно звякнув, разлетелись на
кусочки, он отмер и посмотрел на пол, чтобы оценить масштаб трагедии. Поднос
был цел, но чашечки из весьма дорогого фарфорового сервиза, подаренного Франкенштейну
выпускниками в прошлом году, превратились в набор «Собери сам», как и блюдца.
Благо, ложки были серебряными, что спасло жизнь и им, и М-21, хотя Франкенштейн
вполне мог обидеться и за чашечки, потому что их любил Рейзел. А это уже
вырастало в нехилую проблему, отодвигающую на задний план и визит Юны, и
собственные тяжёлые мысли по этому поводу.
Цыкнув от досады, М-21 присел на корточки и, подхватив один
из фарфоровых кусочков, совсем расстроился, потому что достаточно тяжёлый
поднос, на котором стояли, помимо чашечек, ещё сахарница и небольшая вазочка из
толстого стекла, наполненная печеньем, оставил небольшую, но очень заметную
вмятину на одной из плиток кафельного пола. И это не считая устроенного
бардака.
– Франкенштейн мне голову открутит, – тоскливо пробормотал
М-21, сгребая останки чашечек и, по счастью, целые вазочку и сахарницу обратно
на поднос. Ему оставалось только быстренько всё прибрать, надеясь, что хотя бы
чистота смягчит гнев начальника.
– Франкенштейн – это директор Ли, я права?
Услышав посторонний голос, об обладателе которого он
благополучно успел позабыть, с головой окунувшись в предвкушение расправы, М-21
замер и похолодел, ощущая себя фатальным неудачником. Мало того что… так ещё и…
| 
